Есенин С. А. Собрание сочинений. В 6-ти томах. Т. 6. Письма. Сост., подготовка текста и коммент. В. А. Вдовина. М., «Худож. лит.», 1980. 509 с.


1. Г. А. ПАНФИЛОВУ
(Константинова, 7 июля 1911 г.)
Дорогой друг!
Гриша, неужели ты забыл свои слова: ты говорил, что будем иметь переписку, а потом вдруг на мое письмо не отвечаешь. Почему же? Пожалуйста, объясни мне эту причину. У нас все уехали на сенокос. Я дома. Читать нечего, играю в крокет. Немного сделал делов по домашности. Я был в Москве одну неделю, потом уехал. Мне в Москве хотелось и побыть больше, да домашние обстоятельства не позволили. Купил себе книг штук 25. 10 книг отдал Митьке, 5 Клавдию. Я очень рад, что он взял. Остальные взяли гимназистки у нас здесь в селе, и у меня нет ничего.
2. К. П. ВОРОНЦОВУ
(Спас-Клепики, 10 мая 1912 г.)
Спас-Клепики.
Кланя! Извини, что я так долго не отвечал на твои письма. Причина этого следующая: я не понял или,

собственно говоря, не разобрал твоего письма и думал по догадкам, что ты уехал домой. Я писал тебе туда, но тщетно ждал ответа. Я бы сейчас все ждал, если б не узнал от батюшки про все. Вот тебе наши спальни. Сидит в шляпе Тиранов, возле него, к завязанному, Лапочкин.
Л[юбящий] т[ебя] С. Есенин.
3. Г. А. ПАНФИЛОВУ
(Константинова, июнь — июль, до 8, 1912 г.
Дорогой друг!
Спешу уведомить тебя, что письмо я твое получил, за которое благодарю, а за поздравление спасибо.
Гриша, ты сожалеешь о том, что не мог со мною проститься. Я тоже очень сожалею, что не пришлось нам в последний раз поговорить, но что делать. Я поспешил скорее убраться из этого ада, потому что я боялся за свою башку. Все-таки мне зло сделал Епифанов, он облил сундук керосином. Что ты мне прописал про их гулянье, я нисколько этому не удивляюсь, потому что я уже был уверен в этом, а на глупые выходки Тиранова я смотрю как на сумасшествие. Он часто беснуется. В нем, вероятно, живет легион, поэтому ему не мешает попросить своего ангела, чтобы он его исцелил. А Яковлев настоящий идиот. Из него, я уверен, ничего не выйдет. И вот он окончил школу, но бесполезно. А Калабухов самая дрянь и паскуда. Ну ладно об этом толковать, поговорим о другом. У нас делают шлюза, наехало множество инженеров, наши мужики и ребята работают. Мужикам платят в день 1 р. 20 к., ребятам 70 к., притом работают еще ночью. Платят одинаково. Уже почти сделали полови-
потом хотят мимо нас проводить железную дорогу. .
Митьку я застал дома. Книг у меня мало есть, они все прочитаны и больше нет. У Митьки я которые взял, осталось читать только книг восемь. Я недавно ходил удить и поймал 33 штуки. Дай мне, пожалуйста, адрес от какой-либо газеты и посоветуй, куда посылать стихи. Я уже их списал. Некоторые уничтожил, некоторые переправил. Так, например, в стихотворении «Душою юного поэта» последнюю строфу заменил так:
Ты на молитву мне ответь,
В которой я тебя прошу.
Я буду песни тебе петь,
Тебя в стихах провозглашу.
«Наступление весны» уничтожил.
Друг, посоветуй куда. Я моментально отошлю. Пырикову передай поклон от меня. Больше писать не знаю чего. Остаюсь любящий тебя друг
Есенин.

4. М. П. БАЛЬЗАМОВОЙ
(Константинова, июль, вторая половина, 1912 г.)
Маня! После твоего отъезда я прочитал твое письмо. Ты просишь у меня прощения, сама не знаешь за что. Что это с тобой?
Что было мне делать,— я не смог и придумать. Почему-то мешала одна дума о тебе всему рою других. Жаль мне тебя всею душой, и мне кажется, что ты мне не только друг, но и выше даже. Мне хочется, чтобы у нас были одни чувства, стремления и всякие высшие качества. Но больше всего одна душа — к благородным стремлениям.
Что мне скажешь, Маня, на это?
Теперь я один со своими черными думами!
Скверное мое настроение от тебя не зависит, я что-то сделал г, чего не могу никогда-никогда тебе открыть. Пусть это будет чувствовать моя грудь, а тебя пусть это не тревожит. Я написал тебе стихотворение, которое сейчас не напишу, потому что на это нужен шаг к твоему позволению.
Тяжелая, безнадежная грусть!
Я не знаю, что делать с собой. Подавить все чувства? Убить тоску в распутном веселии? Что-либо сделать с собой такое неприятное? Или — жить, или — не жить? И я в отчаянии ломаю руки,— что делать? Как жить? Не фальшивы ли во мне чувства, можно ли их огонь погасить? И так становится больно-больно, что даже можно рискнуть на существование на земле и так презрительно сказать самому себе: зачем тебе жить, ненужный, слабый и слепой червяк? Что твоя жизнь? «Умрешь — похоронят, сгниешь и не встанешь» (так пели вечером после нашей беседы эту песню; спроси у Анюты, ты сама ее знаешь верно и я тоже. «Быстры, как волны...», «Налей, налей, товарищ» (это сочинил Серебрянский, друг Кольцова, безвременно отживший). Незавидный жребий, узкая дорога, несчастье в жизни.
Что больше писать — не знаю, но от тебя жду
ответа.
Привет Анюте, Симе и маме их. Пока остаюсь преданный тебе
Сережа.
Не знаю, что тебе сказать: прощай или до свидания. p. S. Стихотворения напишу в следующий раз. Не в духе я.
Прости за грязное письмо, разорви его к черту.
5. М. П. БАЛЬЗАМОВОЙ
(Константинова, конец июля 1912 г.)
Дорогая Маня!
Сердечно благодарю тебя за оба письма. Зачем, зачем тебе знать нужно, Маня, о том, что я сделал? Ты думаешь, что я тебе своим поступком причинил боль, но - нет! Зачем? Это пусть лучше знает моя грудь; она так много выносит всего, что и не перечесть. Ты сама,. Маня, этим вопросом мучаешь меня. Забудь об этом. Я стараюсь всячески забыться, надеваю на себя маску веселия, но это еле-еле заметно. Хотя никто, я думаю, не догадывается о моей тоске. Ты ничего никому не открывай об этом. -Главное. Меня терзают такие мелкие и пустые душонки, например, как Северовы, которые всячески стараются унизить меня перед собою и приносят своими глупыми словами обиду и горечь. Но что делать? Они — такие, а я — такой. Прости меня, Маня, за такое холодное письмо, я в негодовании на них.
Ох, Маня! Тяжело мне жить на свете, не к кому и голову склонить, а если и есть, то такие лица от меня всегда далеко и их очень-очень мало, или, можно сказать, одно или два. Так, Маня, я живу. Мать нравственно для меня умерла уже давно, а отец, я знаю, находится при смерти. Потому что он меня проклянет,